Дом художника
 Наше знакомство произошло ещё в старой мастерской, состоявшей из двух маленьких комнат и прихожей. Не помню точно причину моего появления там, но случилось это в знаменательный для художника день присвоения ему звания «Заслуженный художник Российской Федерации». Посему много людей, приподнятых возгласов, поздравлений и речей. Появившаяся бригада ЦТ быстро высвободила необходимое для себя пространство, потребовала от художника минеральной воды «Боржоми», которой у него, увы, не оказалось, и из всех вопросов корреспондента, довольно стандартных, в моей памяти остался лишь один: «Сколько Вам лет?». — «О, я уже очень старый, мне сорок семь» — ответил художник.
В дальнейшем, когда я узнал Германа Алексеевича ближе, жизнь его, если сравнить её с дорогой в левитановском смысле, всё более напоминала мне путь обозримый и ясный и, почему-то, непременно с верстовыми столбами, сорок седьмой из которых и стал местом нашей встречи. Хочется пожелать дорогому другу, чтобы их было ещё очень и очень много впереди — как знаков больших свершений и побед!
Мне кажется, что всё, что происходит в жизни Германа Травникова, является воплощением хорошо продуманного замысла — лично его, или Высшего — не знаю. Конечно, хочется думать, что Художник вообще, в силу отпущенного ему Богом дара, должен быть под Его особым покровительством при всех испытаниях, хорошо знакомых каждому художнику, музыканту, писателю. Не миновали испытания и Германа Травникова. Но ни слава, ни раздражение собратьев по ремеслу не уменьшили ни на йоту какую-то почти первобытную его радость от прикосновения к кисти, краскам, неизбывного счастья быть один на один с природой! Я всегда верил, что художник, запечатлевая нечто, познаёт душу изображаемого и нет для него в мире ничего не одухотворённого. Как это удивительно чувствовал, ребёнком ещё, Павел Флоренский, какие глубины знания приоткрыл нам Даниил Андреев. Может быть, художнику и не нужно объяснять для себя всё, что с ним происходит в момент творения, но зритель непременно почувствует: пронзил ли художника могучий ток единения с Матушкой-Природой или нет. И, к счастью моему, в очень многих работах Германа я это чувствую!
* * *
Понятно желание каждого человека иметь собственный дом. Не клетку в многоэтажных курятниках-инсулах, а настоящий дом на своей земле с садом, дорожками, цветами, деревьями, небом и птицами, собаками и кошками… Надо ли говорить о том, как важно для художника отсутствие «милых» соседей и прочих прелестей коллективного бытия. Есть у Германа теперь свой Дом, но о нём чуть позже.
29 ноября 1984 года умерла моя мама и, вернувшись в Курган, я с трудом выживал, как-то нелепо прикладывая другого себя к прежней жизни.
В один из холодных декабрьских дней Герман Алексеевич пригласил меня, Игоря и Надю Щетининых, сестёр Ивановых, Нину и Наташу — моих друзей, в Боровлянку, в отчий дом. Я несколько раз до того бывал в деревенских домах, но то были маленькие, скромные жилища Поволжья — постройки времён господства социалистической собственности и ничего кроме вздоха сочувствия не вызывающие.
Приехали поздно вечером. Нас встретили высокие звёзды и холодный дом, в котором уже давно никто постоянно не жил. Нет, здесь был большой, высокий, светлый дом с огромной кухней, печами, большими окнами, высоким крыльцом и не далёкими речкой и вековым бором.
Скоро затопили печи, дом наполнился милыми сердцу шумами от вспыхнувшего пламени, закипающего чайника, звона посуды… Потом была ночь с ласкающим теплом перин и тишина, тишина…
С грустью думаю о том, что Герман не хозяин сейчас этому дому, что дом заброшен и разорён. Остались лишь работы художника, где он с мамой на кухне в тёплом сиянии очага. Так и слышишь их тихие голоса.
Новый дом — новая жизнь! Какой восторг вдыхать аромат свежеструганного дерева! Как долго он живёт ещё в доме, будоражит кровь. Но сколько забот, обманов, предательств, бюрократических пут пришлось преодолеть Герману, пока высоко не вознёс свою башню с витражами новый дом рядом со старинным парком. Как все мы были рады этому!
Я всегда воспринимал крышу дома как некий благодатный Покров, под которым собираются родные, будь они семья, друзья, соратники. Настоящий дом — это могучая объединяющая сила, порой, как мне кажется, независимая от воли хозяина. У Германа есть такой дом. Сколько радости в нём приносят нам встречи с друзьями!
Михаил Прокопьевич Булгаков — художник тончайшей, почти мистической нервной организации, автор удивительных по тонкости колорита и интенсивности внутренней жизни работ, большой знаток музыки. Игорь и Надя Щетинины — всегда юные, ищущие, бесшабашные. Мудрый и пылкий энциклопедист Александр Николаевич Саливон. Борис Николаевич Карсонов — замечательный журналист и глубочайший исследователь истории Курганской земли, которому веришь безусловно…
Дом радостно встречает многочисленных друзей, гостей. Совершенно по праву он находится в центре города, рядом с садом декабриста Розена, превратившись в один из мощных очагов культурного притяжения. Иногда поток посетителей столь плотен, что начинаешь волноваться за художника. Так хочется, чтобы его творческой работе ничего не мешало. Но Герман Алексеевич успевает всё: писать, давать мастер-класс, участвовать в многочисленных выставкомах, проводить творческие встречи, работать в художественном совете филармонии, ездить в командировки чуть ли не на край света, давать многочисленные интервью и т.д. и т.п. А приходим к нему вечером, и нас уже ждёт щедро накрытый стол со знаменитой ароматной ухой! Позже поднимаемся на второй этаж в мастерскую с камином и старинным роялем, где и начинается самое главное — художник знакомит нас с новыми твореньями. Делает он это несколько смущённо, словно представляя детей, в приличном поведении которых у него нет абсолютной уверенности. Мерцание пламени камина бросает отблески света на работу, где матушкина кухня, и там, в печи, оживает огонь давно погасшего очага.
Сейчас вокруг дома сад, много экзотических растений, но в одном его уголке — свечи стройных берёз, как будто с опушки боровлянского леса.
* * *
В восьмидесятые годы в музыкальном училище сложился коллектив преподавателей, безгранично любящих своё дело, талантливых музыкантов-исполнителей. Родилась надежда и на появление значительных событий на ниве культуры. Все устали от неистребимого официоза и рутины. Очень хотелось найти более непосредственную форму общения художников и народа, без административного диктата. Мучил «художественный голод». Идею подсказала пианистка Ольга Русина — наш большой друг, преподаватель Свердловской консерватории: «А что если вам провести фестиваль?!» Идея была превосходной, но… извечный вопрос — где взять деньги? И тут Герман Алексеевич, в то время возглавлявший областное отделение Российского фонда культуры и очень сочувственно переживавший наши трудности, объявляет, что Фонд сможет выделить на проведение фестиваля тридцать тысяч рублей — деньги по тем временам немалые. Реакцией на это заявление был самый дружный вздох облегчения, который я когда-либо слышал в жизни! Можно было решать уже творческие вопросы: чему будет посвящён наш фестиваль, кто из исполнителей будет приглашён…
Надо сказать, что город Курган для нас всех, особенно музыкантов, осенён великим именем Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. И чувство сопричастности, пусть невольной, к месту, где он творил, окрыляло. Приближалась 85-я годовщина со дня рождения композитора, и фестиваль, конечно, должен быть имени Шостаковича! Я ринулся в комитет по культуре и искусству с просьбой о поддержке фестиваля и об официальном присвоении ему имени Шостаковича...
До сих пор часто не понимаю причин, по которым начальство отказывает в официальном признании уже свершившихся актов. Вероятно, это что-то из «высших» сфер административных разумений, недоступных для творческого сознания. Мне было отказано, очень невнятно по смыслу, но, тем не менее, решительно.
Поначалу огорчены были все, и более всех Герман, по своему обыкновению страстно загоревшийся идеей. Но фестиваль — камерной музыки — всё-таки состоялся и даже принёс некоторую выручку, направленную на восстановление дома поэта-декабриста Кюхельбекера.
Шли годы… 1996-й, девяностолетняя годовщина со дня рождения композитора. К этому времени я работал в филармонии художественным руководителем. Пишем от филармонии письмо о проведении фестиваля имени Шостаковича как форме увековечения памяти пребывания композитора в Кургане и создания им в нашем городе замечательной музыки. Увы…
На сцене филармонии часто выступают артисты, составляющие славу отечественного искусства. Естественным было моё желание познакомить выдающихся артистов с нашим замечательным художником. Тем более, что многие из них всерьёз интересуются изобразительным искусством и разбираются в нём. Сейчас трудно перечислить всех, кто побывал у Германа Алексеевича в мастерской, и редко кто из музыкантов уходил от художника без подарка. Частенько Герман провоцировал музыкантов освоить живописную технику «здесь и немедленно». Не могу вспоминать без смеха нашего большого друга, английского пианиста Питера Донохоу, страстно осваивавшего на полу, на коленях, технику акватипии!
Круг друзей-музыкантов с каждым годом расширяется: петербургская певица Елена Устинова, премьер Мариинского балета Сергей Вихарев, первая скрипка «Виртуозов Москвы» — Алексей Лундин, пианисты Андрей Диев, Павел Нерсесьян и Алексей Гориболь и многие-многие другие. Встречи с ними стали для нас настоящими праздниками!
Кто бы мог подумать, что судьба фестиваля имени Шостаковича решится не в высоких кабинетах, а в доме Травникова. 1999 год. Осень. Мстислав Ростропович привозит в институт Илизарова своего друга, известного аргентинского адвоката, пострадавшего в автокатастрофе. Мстислав Леопольдович выразил желание встретиться с творческой молодёжью, и такая встреча состоялась в музыкальном училище. Ростропович прекрасно говорил — мудро, с юмором. Мы были счастливы видеть и слушать великого артиста!
Вечером, на приёме в филармонии глава города преподнёс артисту альбом акварелей Травникова. Взглянув на несколько репродукций, Ростропович воскликнул: «В вашем городе живёт великий художник! Хочу с ним познакомиться!» Решили, что нужно ехать немедленно. Я позвонил Герману Алексеевичу, и он с радостью принял нас. Мы были поражены профессиональной цепкостью взгляда Мстислава Леопольдовича и тонкостью его оценок. Обмен впечатлениями был очень живым, царило празднично-весёлое настроение. Даже в простом общении, не на концерте, сила благотворного влияния на людей у Ростроповича удивительна! У меня при встречах с ним возникало ощущение, что он не может существовать, не выразив каким-то образом всю громаду чувств, переполняющих его! Из множества представленных работ, Мстислав Леопольдович выбрал для себя девять или десять. Как потом признался художник, самых лучших!
Позже, за чайным столом я оказался рядом с Ростроповичем. Он много рассказывал о своей трудной и прекрасной жизни, переходя с русского на английский, чтобы не скучали его друзья из Аргентины. В какой-то миг я решил, что момент настал, и обратился к нему на ушко: «Мстислав Леопольдович! Вы знаете, как нам всем дорога память о Дмитрии Дмитриевиче Шостаковиче, и вот уже много лет мы пытаемся организовать фестиваль его имени в Кургане. Но, к сожалению, мы не нашли поддержки нашей инициативы». Реакция Ростроповича была бурной, благо ему было на кого обрушить свой гнев: «Да как вы могли не помочь!..» и так далее… Судьба фестиваля была решена! Закрутились винтики огромного механизма, включающего и министерство культуры.
На курганской земле появился большой праздник музыки! Раз в два года встречаем мы его, принимая, как того и хотел Дмитрий Дмитриевич, выдающихся исполнителей на сцене, оформленной Заслуженным художником России Германом Травниковым.
Сергей Потапов
Вверх страницы
|
Герман Травников
